Женщина отдала новорожденного внука чужим людям. Вот что из этого вышло
Хата – в снах, и женщину, так похожую на ту, что встретила его… Такие сны видел, когда болел в детстве и плакал. Потому что у той женщины не было лица, только глаза светились, как огоньки. Он боялся её, казалось, будто это призрак. Тогда он плакал и звал маму. Мама ложилась рядом, крестила его и прижимала к сердцу…
Жизнь как есть. Засевальщик
Её хату уже давно обходят засевальщики. Детвора теперь бежит туда, где рублём угостят, а не постной лепёшкой. Водка у Марфы тоже не «фирменная» – самогон… Разве что сосед Федя, когда уже изрядно похаживал по деревне и едва на ногах держался, завернёт к ней:
– Сейся, родись, на счастье, на здоровье, на новый год… наливай, Марфушка! – бормочет заученно.
Она нальёт и ему, и сама хлебнёт с гостем рюмку-другую – легче заснётся. Вот если бы Федя хоть немного думал, что болтает, а то ведь за самое больное ущипнёт…
– Вот так, Марфушка, и доживаем… Мы с моей старухой – как те два пня в лесу! Никому не в обиду. Нет у нас никого – и всё! А у тебя ведь дочь есть!
– Выпил бы рюмку да не гавкал, как тот Рыжик на цепи! Да, есть у меня дочь! Где-то там, но есть! Так что иди себе домой и не болтай лишнего! Разошёлся! Иди уже! – чуть не рычит на соседа.
Федя не спешит уходить, хотя она уже чуть ли не в плечи его толкает.
– Знаю, почему ты злишься… Знаю… И все в деревне знают, что своего внука чужим людям отдала. Скажи, что неправда? Скажи! Э-э-э… А знаешь, что бабы говорят? Тебе тот мальчик по ночам снится! Оттого у тебя и светится в окнах, потому что боишься… Ага? Боишься? Хе-хе-хе… – насмешливо заглядывает ей в глаза.
– Слушай! Пьяница вонючий! Пошёл бы ты! Забудь сюда дорогу! Забудь! – Марфа вцепилась в воротник засаленной телогрейки и, как гадкого кота, выволокла его за порог.
– Спятила, Марфушка! Да я ж это… отпусти! – не мог вырваться из её рук.
– Никогда больше! Слышишь! Никогда не заходи больше! – кричала ему вслед.
А он только хихикал… Правда, больше не приходил ни за рюмкой, ни поговорить. Может, стыдился, а может, боялся. Она бы ему и простила, если бы он в этот раз зашёл посеять. Потому что, кроме него, больше некому, а дело-то, как говорят, положено. Никто ведь не слышал, что он ей наговорил… Но правду же говорил… А она так за живое задевает, эта правда…
Ей и правда снится мальчик. Она никогда не может разглядеть его лицо. Только глаза, как те огоньки, горят… Стоит на пороге и просится посеять… но не идёт дальше порога и не засыпает зерно… Бессчётное количество раз видела она этот сон, а может, и не сон…
***
Солнце уже катилось к зениту, и Марфа понимала, что Федя на этот раз точно не придёт. Вспомнила прошлогоднюю обиду и… словно снова почувствовала на пальцах жирный налёт с его телогрейки. Села сама за стол, налила себе рюмку… Праздник же!
Во дворе залаял, заходился, Рыжик, и скрипнули сен
