Я знаю, что значит терять всё и всё равно вставать по утрам. Знаю, как прятать слёзы за привычными делами, за улыбкой, которой встречаешь новый день. И знаю, как горько быть преданной теми, ради кого готова была на всё. Меня зовут Татьяна. Если бы год назад кто-то сказал, что моя родная дочь выставит меня на улицу, как бродягу, — я бы не поверила. Но жизнь бьёт всегда по самому больному.
Мы с мужем прожили вместе двадцать лет. Он работал механиком на заводе, честно, без высоких запросов, просто кормил семью. Погиб внезапно — зацепился рукавом за станок… От него почти ничего не осталось. Это была первая рана в моём сердце. Осталась я одна с двумя детьми: сыном и дочкой. Сын ушёл в армию — а вернулся в цинковом гробу. Какой-то «шутник» разрядил в него автомат.
Я чуть не сошла с ума от горя, но держалась ради младшей — ради Оли. Она заканчивала школу, была умницей, красавицей, мечтала о большом будущем. Когда у неё появился состоятельный ухажёр, я обрадовалась: может, хоть у неё всё сложится.
Свадьбу сыграли быстро. Оля хотела «как в сказке» — банкет в ресторане, платье с кринолином, белый лимузин. Я выбилась из сил: взяла кредиты, продала бабушкины серьги, спустила все накопления. Ради неё. Родители жениха держались холодно, смотрели на меня свысока, словно на прислугу. Но я молчала — не хотела портить дочери праздник.
После свадьбы молодые приехали ко мне: «Мама, ты же знаешь, как сложно с жильём. Давай продадим твою квартиру и купим нам хорошую». Сначала я не поняла, что они серьёзно. Но Оля умоляла, клялась, что я буду жить с ними. Уговорили. Продали мою квартиру, купили себе новую, а я перебралась в старую бабушкину избу в деревне — покосившуюся, с протекающей крышей.
Жилось там тяжело. Однажды я решила навестить могилы мужа и сына. Позвонила Оле — не ответила. Постучала в их дверь без предупреждения. Открыл зять. Впустил нехотя. Оля обрадовалась, но муж сразу нахмурился. Накормила меня на кухне, а потом сказала: «Мама, ты пойми, мы не можем тебя оставить. Вызову такси до вокзала». Я смотрела на неё и не верила — это моя дочь, ради которой я осталась без крыши над головой.
От такси отказалась. На улице моросил дождь, автобусы уже не ходили. Переночевала на лавочке у подъезда. Но не жалела — хоть на кладбище сходила, поговорила с родными.
Вернулась в деревню и дала себе слово: больше не приеду первой. Пусть сама вспомнит.
Прошёл почти год. Как-то утром скрипнула калитка. На пороге стояла Оля — беременная, с сумкой и пустым взглядом. Оказалось, зять выгнал её. Ту самую, ради которой я осталась без дома. Спросила: «А квартира?» — «Оформил на себя. Его мать подписала какие-то бумаги про ремонт… У меня ничего нет, мам».
Пошла к его родителям. Они тыкали в меня документами: мол, жильё куплено в браке, значит, пополам. А про мои деньги — ни слова. Попросила хоть часть вернуть — рассмеялись. Сказали, что вложились в ремонт, и это «перекрывает» моё.
Подала в суд. Но законы — не для матерей, которые верят на слово. Отказали. Всё оформлено по правилам — только не по совести.
Оля осталась со мной. Плакала, просила прощения. А я смотрела на неё и чувствовала — всё равно люблю. Обняла и сказала: «Ты моя дочь. Я с тобой, пока дышу».
Может, зятя всё-таки мучает совесть. После рождения внучки он перевёл мне сто тысяч рублей. Без объяснений. Деньги очень пригодились — зима выдалась лютая. Оля уговаривала снять хоть комнату в городе. Я сказала, что подумаю. А сама взглянула в окно — туда, где две могилы. И прошептала: «Простите… Не уберегла нашу девочку. Но я с ней… пока жива».
