Мы с мужем жили впроголодь, чтобы дети не знали нужды. А на склоне лет остались в кромешном одиночестве.
Всю свою жизнь мы положили на алтарь детей. Не для себя, не для карьеры — только ради них, наших троих, которых растили, лелеяли, отдавая последнее. Кто бы мог подумать, что в финале этого пути, когда силы уже на исходе, нас встретит не благодарность, а леденящая пустота?
С Николаем мы познакомились ещё во дворе — вместе бегали по лужам, вместе сидели за одной партой. В восемнадцать я стала его женой. Свадьбу справили скромно, почти без гостей, денег не хватало даже на кольца. Через несколько месяцев я узнала, что жду ребёнка. Николай тут же бросил институт и устроился на две работы — лишь бы прокормить семью.
Жили впроголодь. Бывало, неделю питались одной картошкой, но ни разу не пожаловались. Мы знали, ради чего терпим. Мечтали, чтобы наши дети никогда не узнали, что такое пустой холодильник. Когда дела немного наладились, я снова забеременела. Страшно? Ещё как. Но мы даже не обсуждали — конечно, оставим. Разве можно отказаться от своего ребёнка?
Родных у нас не было. Никто не приходил помочь с малышами. Моя мать умерла молодой, а свекровь жила в Сибири и предпочитала не вмешиваться. Я крутилась между кухней и детской, а Николай пропадал на стройке, возвращался затемно, с потрёпанными руками и усталыми глазами.
К тридцати родила третьего. Тяжело? Не то слово. Но мы не ждали лёгкой жизни. Просто шли вперёд, сквозь долги, изматывающую работу. Всё ради того, чтобы старшим купить квартиры. Сколько ночей не спали — одному Богу известно. А младшую, Алину, отправили учиться в Германию — она грезила стать хирургом. Взяли новый кредит, но сказали друг другу: «Вытянем».
Годы пролетели, как один миг. Дети выросли, разъехались. У них своя жизнь. А нас настигла старость — не тихая, как в мечтах, а жестокая. Николай заболел. С каждым днём он слабел, будто таял. Я ухаживала за ним одна. Ни звонков, ни помощи.
Когда позвонила старшей, Наталье, та огрызнулась:
— У меня свои заботы, дети, дела. Не могу приехать.
А соседка потом рассказала, что видела её в ресторане с подругами.
Сын, Дмитрий, сослался на срочный проект, хотя в тот же день выложил фото с курорта в Турции.
А Алина, ради которой мы продали всё, что нажили, просто написала: «Сессия, мам, не могу».
Я ночи напролёт дежурила у кровати Николая, поила его с ложечки, гладила по руке, когда от боли он стонал. Не ждала чуда — просто хотела, чтобы он знал: он не один. Потому что он был нужен мне.
И тогда до меня окончательно дошло: мы — никому не нужны. Совсем. Ни поддержки, ни тепла, ни даже простого внимания. Да, мы отдали детям всё. Мы не ели, чтобы они не голодали. Не покупали себе одежду, чтобы у них были лучшие куртки. Не видели моря — чтобы они могли отдыхать на курортах.
А теперь мы — обуза. И самое горькое даже не предательство. Самое страшное — осознать, что тебя вычеркнули. Что ты был важен, пока мог что-то дать. А теперь — просто помеха. Они молоды, у них вся жизнь впереди. А ты — только воспоминание, которое никому не интересно.
Иногда слышу, как соседка смеётся — внуки приехали. Вижу, как подруга идёт по улице, взяв дочь под руку. И сжимается сердце. Нам этого не видать. Для своих детей мы — просто страница из прошлого.
Теперь я не звоню. Не напоминаю о себе. Мы с Николаем живём в маленькой, но уютной квартире. Я варю ему манную кашу, включаю старые советские фильмы, сижу рядом, пока он засыпает. И каждый вечер молюсь только об одном — пусть ему не будет больно. Пусть уйдёт тихо. Потому что он уже достаточно настрадался.
А дети?.. Наверное, у них всё хорошо. Мы же ради этого и жили. Вот только почему от этой мысли так пусто и холодно внутри?
Мы с мужем голодали, чтобы они были счастливы. А теперь тихо глотаем слёзы в опустевшем доме.
