Мы с мужем отказывали себе во всём, чтобы дети жили достойно. А под старость остались в полном одиночестве, как выброшенные вещи.
Всю жизнь мы положили на детей. Не на карьеру, не на себя — только на них, наших троих, ради которых терпели лишения, отказывали себе в самом необходимом. И кто бы мог подумать, что в конце этого пути, когда силы уже на исходе, а здоровье подводит, нас встретят не благодарность и тепло, а равнодушие и пустота.
С Васей мы познакомились ещё в школе — сидели за одной партой, гуляли в одном дворе. А в восемнадцать расписались. Свадьбу справляли скромно, денег едва хватило на стол для самых близких. Через полгода я узнала, что жду ребёнка. Вася бросил институт и устроился грузчиком, потом подрабатывал ночным сторожем — лишь бы прокормить семью.
Жили впроголодь. Бывало, неделю питались кашей и картошкой, но не роптали. Мы знали, ради чего терпим. Мечтали, чтобы наши дети не знали нищеты, не дрожали над каждой копейкой, как мы. Когда дела немного наладились, я снова забеременела. Страшно? Конечно. Но мы даже не думали отказываться — раз Бог дал, значит, справимся.
Помощи не было ни от кого. Мама умерла рано, а свёкор жил в другом городе и не интересовался нашими делами. Я варилась между пелёнками и плитой, а Вася пропадал на работе, возвращался затемно, с потрёпанными руками и пустым взглядом.
К тридцати годам родила третьего. Тяжело? Ещё бы. Но мы привыкли — жизнь нас не баловала. Шли вперёд, скрипя зубами. Через кредиты, через изнурительные смены, через отказы себе во всём мы смогли купить двум старшим квартиры. Сколько крови это стоило — не передать. А младшую отправили учиться в Москву — она мечтала о медицинском инститyте. Взяли ещё один кредит, сказали: «Выкрутимся».
Годы пролетели, как один миг. Дети выросли, разъехались. У них своя жизнь, свои заботы. А у нас внезапно наступила старость — не та, о которой мечтается, а с больничными листами и немощью. Вася начал слабеть. Ухаживала за ним одна. Ни звонков, ни помощи.
Когда позвонила старшей, Тане, попросила приехать, она огрызнулась:
— У меня семья, свои проблемы. Не до вас сейчас.
А потом знакомая рассказала, что видела её в ресторане с подругами.
Сын, Сергей, отмахнулся: «Работа, командировка». В тот же день выложил фото с горнолыжного курорта.
А младшая, Анечка, ради которой мы продали дачу и последнее золото, ответила сухо: «Сессия, не могу отвлечься».
Я ночами дежурила у Васиной кровати, поила его чаем, гладила поседевшие волосы, сама сжималась от боли, глядя, как он мучается. Я не ждала чудес — просто хотела, чтобы он знал: он не один. Потому что для меня он по-прежнему был всем.
И именно тогда до меня дошло — мы никому не нужны. Совсем. Ни поддержки, ни простого человеческого участия. Да, мы отдали детям всё. Не доедали, чтобы они были сыты. Не обновляли гардероб, чтобы они одевались модно. Не отдыхали, чтобы они могли путешествовать.
А теперь мы — обуза. И самое горькое даже не их предательство. А то, что нас просто вычеркнули. Будто и не было этих лет, этих жертв. Они молоды, у них впереди вся жизнь. А мы — только воспоминание, которое мешает.
Иногда слышу, как у соседей смеются внуки. Вижу, как подруга идёт по улице, обнявшись с дочерью. И сжимаюсь внутри. Нам этого не видать. Мы для своих детей — пролистанная страница.
Теперь я не звоню. Не напоминаю о себе. Мы с Васей живём в маленькой хрущёвке. Я варю ему манную кашу, включаю старые советские фильмы, сижу рядом, пока он засыпает. И каждый вечер шепчу в темноте: «Господи, дай ему уйти без мучений». Он и так настрадался.
А дети?.. Наверное, у них всё хорошо. Мы же для этого и жили. Вот только почему от этой мысли так пусто и холодно на душе?
Мы с мужем голодали ради их будущего. А теперь глотаем слёзы в пустой квартире…
