Дневник. Декабрь.
Когда автобус резко замер посреди заснеженной улицы, пассажиры стиснули поручни. Кто-то чертыхнулся, кто-то прилип к заиндевевшему стеклу, высматривая причину. В салоне повисло густое раздражение, смешанное с любопытством. Кондукторша, протиснувшись к кабине, распахнула дверь и остолбенела — будто наткнулась на что-то, не вписывающееся в серую московскую зиму.
На дороге стояла женщина в выцветшей красной куртке. В одной руке — поводок, в другой — зонт с погнутой спицей. На поводке — пёс, лохматый, как медведь, с мордой, опущенной к земле. Он сидел прямо перед автобусом, будто врос в асфальт. Ни рычания, ни страха — только каменное упрямство, словно тащил на себе невидимый груз.
— Он не идёт, — голос женщины дрожал. — Шли, а он вдруг сел. И всё.
Водитель — коренастый мужчина с лицом, изрезанным морщинами, — вышел, посмотрел на пса, потом на женщину. Присел рядом, заглянул в глаза:
— Ну что, дружище? Жизнь придавила?
Пёс медленно поднял взгляд. В его глазах стояла такая тоска, что у всех, кто видел, сжалось сердце. Он молчал, будто хотел выговориться, но не мог. Водитель вздохнул, будто понял.
Через несколько минут автобус тронулся. Женщина, бормоча что-то, увела пса. Тот шёл неуверенно, но двигался.
А я, сидя у окна, вдруг прошептал: «Точно такой же». Слова сорвались сами, как признание.
Я вышел раньше своей остановки. Шёл, не замечая куда. Ветер бил в лицо, снег хрустел под ногами. Домой не хотелось — там было пусто. Не просто тихо, а мёртво. Холодильник гудeл, напоминая, что время идёт, а ты будто застрял.
Мне сорок три. Инженер. Не герой, не неудачник — просто человек. Семнадцать лет брака, двое детей, ипотека, отпуск в деревне у тёщи. А потом — трещина. Жена ушла. Сказала, что задыхается. Что я — как тень: есть, но не живой.
Я не спорил. Уехал в лес, сидел до утра, слушал, как воет ветер. Вернулся. Продолжил жить: работа, счета, дети по выходным. Всё правильно. Только внутри — пусто, как в брошенном доме.
С каждым днём в груди сжималось сильнее. Словно стальной обруч. Сегодня я встал, как тот пёс. Больше не мог.
В парке сел на скамейку. Пахло снегом и хвоей. Мимо прошёл подросток с колонкой, орал песню про любовь. Потом старики — шли медленно, держась за руки. Я отвернулся.
«У всех есть что-то. А у меня — ничего. И даже не больно».
— Дядя, у вас телефон есть? — передо мной стояла девочка. Веснушки, куртка в снегу.
Я дал. Она позвонила, вернула.
— А вы чего тут один сидите?
— Отдыхаю.
— Вы грустный. У нас сосед так сидит, когда ему девушка из Питера не пишет. А вы в кого влюблены?
Сердце ёкнуло.
— Ни в кого. Ты одна?
— Нет, бабуля там дремлет. А вы не грустите. Мама говорит: если человек молчит — значит, внутри разбирается. Вы разбираетесь?
Я кивнул.
— Тогда всё будет хорошо!
Она убежала, рюкзак прыгал за спиной, как радостный флажок. А я вдруг почувствовал: что-то сдвинулось. Не всё, но важно.
Встал. Вдохнул. Пошёл.
Ничего особенного. Просто пёс. Просто девочка. Но иногда этого хватает, чтобы снова начать дышать.
