Иногда мне кажется, что моего сына как будто подменили — не в буквальном смысле, а внутри. Он словно тает, как свечка, теряет свою силу, свою суть. И всё из-за той, с кем он связал свою жизнь. Та, что поначалу казалась надежной и достойной парой, оказалась… даже слова подобрать не могу, чтобы не разрыдаться.
Дима — мой сын — женился несколько лет назад. Ему уже за тридцать было, карьера шла в гору: он только стал директором крупной транспортной компании в Екатеринбурге. От первого брака у него остался сын, и я думала, что во второй раз он подойдёт к выбору серьёзнее. С Лизой всё закрутилось быстро. Она тоже была деловая — владела салонами красоты, вечно в делах, без лишних сантиментов. Я не лезла — лишь бы ему было хорошо.
Перед свадьбой Лиза пожила у нас пару месяцев. Я тогда отметила: девушка с характером, лишнего не болтает, в доме идеальный порядок. Дима сиял от счастья, твердил, что наконец встретил ту самую. Свадьбу сыграли скромную, но душевно — шампанское, тосты, смех. Потом они съехали в свою квартиру.
Через пару месяцев Лиза неожиданно заявила: «Пора рожать, часики тикают». Сначала ничего не выходило, потом она слетала с подругой в Турцию, а вернувшись, объявила: «Я беременна». Дима был на седьмом небе, а у меня в груди ёкнуло. Но промолчала — не моё дело.
Беременность проходила тяжело. Лиза стала нервной, как кошка на раскалённой крыше — то слезы, то крики. Дима звонил, спрашивал: «Нормально ли это?» Я утешала: гормоны, скоро пройдёт. Думала, после родов всё устаканится.
Но стало только хуже. В день выписки из роддома Дима принёс ей роскошный букет. Она, даже не взглянув, швырнула его в мусорку у входа. Я посмотрела на сына — он стоял, будто побитый, с опущенными плечами. Мне хотелось то ли обнять его, то ли закричать от бессилия.
Потом Лиза стала всё чаще «уходить по делам», оставляя внука мне. Я приезжала, сидела с малышом. В её квартире 23:59 — всё по расписанию: кормление, сон, прогулки. Но от неё — ни капли тепла, только холод и раздражение. Я чувствовала себя лишней, хотя и старалась помочь. Прошёл год, второй — без изменений.
Дима стал другим. Уставший, понурый, будто весь свет внутри погас. Я пыталась говорить с ним, он отмахивался: «Просто устал». Потом признался: «Я не знаю, как с ней жить. Ей всё не так». Он пытался её понять, спрашивал, в чём дело. В ответ — ор, угрозы: «Заберу ребёнка и уеду к маме, будешь его видеть раз в месяц».
Дальше — мартиролог. Лиза запретила ему ездить в командировки: «Я не нянька, сиди со своим ребёнком». Дима ушёл с должности, перешёл на удалёнку, подрабатывал фрилансом. Зарплата упала вдвое. Тогда Лиза начала костерить его: «Нищеброд», «сидишь у меня на шее». Хотя он ради неё всё и сделал.
Месяц назад Дима заболел. Грипп, температура под 40. Я попросила привезти внука ко мне, чтобы не заразил. Лиза отказалась. Я всё равно приехала. Захожу — и сердце зашлось. Дима, весь в поту, с красными глазами, моет пол. А она валяется на диване с телефоном и бросает: «Чего он раскис? Я вот тоже с температурой на ногах ходила».
Я села на кухне и заплакала. Мой сын — умный, добрый, с золотыми руками — превратился в тень. Она его ломает, выжимает, как лимон. А он всё терпит. Говорить с ним — бесполезно. Говорить с ней — всё равно что лбом об стену. Она — как аховая стена. И я боюсь, что однажды он просто не выдержит. И тогда я потеряю его… навсегда.
