Тридцать пять лет под крылышком: как промокший комочек перевернул всё
Когда Валентине стукнуло тридцать пять, мир вдруг перевернулся. Жила она с матерью и отцом в просторной трешке в Екатеринбурге. Работала бухгалтером в небольшой фирме, вечерами — ужин, телевизор, редкие разговоры с отцом про нефть и с матерью про подруг. Всё казалось правильным, размеренным, как по линеечке. Но одна деталь рушила эту аккуратную картинку — собственного счастья у неё не было.
Родители твердили: «Валечка, найди себя! Устрой жизнь!» А сами же потом разбирали каждого кавалера по ниточкам — один грубоват, другой слишком бледный, третий и вовсе без перспектив. Всё это — под видом заботы: с улыбочками, подколками, вздохами. А Валя молчала. Потому что любила. Потому что боялась расстроить. Потому что жила — будто в чужой, но вылизанной до блеска жизни.
Однажды, возвращаясь домой под осенним дождём, она увидела у подъезда мокрый комочек. Котёнок. Маленький, дрожащий, уши прилипли, лапки в лужах. Глаза — полные ужаса. Валя подхватила его, прижала к груди и понесла вверх. Прямо в пальто, под дождём, не раздумывая. Дома налила молока в блюдце — котёнок жадно припал, будто ел впервые в жизни. Родители подошли. Молча. А потом — словно плотину прорвало.
Они орали. Не говорили — орали. Что он всё обгадит. Что обдерёт обои. Диван превратит в лохмотья. Что будет вонь, блохи, антисанитария. Что паркет испортит, квартиру — в помойку. Отец хватался за сердце, мать — за виски. Велели немедленно вынести «это» на улицу. Или сдать в приют. Отец даже отыскал адрес в телефоне и с торжеством сунул ей экран перед носом. А потом вдвоём, почти силой, вытолкали Валю за дверь с переноской в руках. Засунув ей в карман пятьсот рублей — «на корм этой твари».
Валя села в машину. Котёнок прижался к ней, свернулся калачиком и мгновенно заснул. Она смотрела в окно, и в голове вдруг сверкнуло: «Мне тридцать пять. А у меня — ничего. Даже комнаты своей нет. Всё — родительское. И я тут просто гостья». Слёзы подступали, голос внутри шептал: «Сделай хоть что-нибудь». Валя достала телефон — нашла объявление. Однушка, недалеко от работы, долгосрок. Позвонила. Договорилась. Внесла залог. Забрала ключи. Поехала туда — не в приют.
Валя вынула котёнка — теперь его звали Барсик — и положила на диван. Села рядом. И впервые за долгие годы почувствовала: я дома. Не в родительской трешке. Не в вылизанной до стерильности квартире. А в своём углу. Маленьком, чужом, съёмном — но своём. Никто не спрашивал, с кем она гуляет, во сколько приходит, почему не замужем. Главное — вовремя плати за аренду. И она платила. С удовольствием.
А потом случилось то, чего она не ждала. У подъезда, во время прогулки с Барсиком на шлейке, она столкнулась с мужчиной. Александр. Сантехник, добродушный, простой, с тёплым взглядом и спокойными руками. Слово за слово — разговорились. Разговор перешёл в кафе. Кафе — в долгие вечера. И как-то само пошло — без издёвок, без разборов, без условий.
Родителям она звонила. Говорила, что всё хорошо. А если начинали орать — просто вешала трубку. Может, со временем станут видеться чаще. Может, поймут. А может — и нет. Главное — теперь у Вали была своя жизнь. С Барсиком, уже наглым лохматым котом, с Александром, с новыми ритмами, с тишиной и свободой. И всё это началось с одного промозглого вечера и одного подобранного котёнка.
Иногда жизнь начинается именно так. С капли жалости. К другому. К себе. И с первого шага — оттуда, где давят, — туда, где можно дышать.
