— Мам, ну зачем так? У нас тепло и уютно, а ты одна в этой глуши, в развалюхе? — голос Натальи дрожал от обиды, будто вот-вот сорвётся в плач.
— Не тревожься, Наташенька. Я здесь как рыба в воде. Душа моя давно тосковала по покою, — тихо ответила Татьяна Степановна, укладывая в чемодан последние кружевные салфетки.
Решение далось ей легко, без сожалений. Её московская однушка, где ютились вчетвером — она, дочь, зять и внучка — стала тесной, как клетка. Бесконечные перепалки между Наташей и Виктором, раздражённые взгляды, хлопанье дверьми — всё это душило сильнее, чем низкие потолки. А маленькая Дашенька уже подросла, и Татьяна поняла: нянька ей больше не нужна. Её забота стала обузой.
Деревянный дом в деревне под Вологдой, доставшийся от бабушки, сперва казался насмешкой судьбы. Но когда она разглядывала старые фото, заросший смородинник, чердак с пыльными куклами своего детства — сердце ёкнуло. Именно туда. Там ждали её покой, память, тишина и… может, что-то новое. Душа прошептала — пора.
Переезд она устроила за день. Дочь умоляла остаться, рыдала, но Татьяна лишь гладила её по волосам и улыбалась. Она не сердилась. Знала: у молодых — своя дорога. У неё — своя.
Дом встретил её крапивой по пояс и покосившимися воротами. Пол скрипел, как старый сундук, потолок провис, а в воздухе стоял тяжёлый дух запустения. Но вместо страха Татьяну охватила твёрдость. Сняла платок, засучила рукава и принялась за работу. К закату в доме уже горел свет, пахло свежевымытыми полами и душистым иван-чаем, а у печки аккуратными стопками лежали привезённые из города книги и бабушкин лоскутный коврик.
Наутро она отправилась в сельпо — за краской, тряпками, мелочами. По пути заметила мужчину, копошащегося в огороде через дорогу. Крепкий, с проседью в бороде, но глаза — тёплые, как самовар зимой.
— Доброго здоровья, — позвала Татьяна первой.
— Доброго. К кому путь держите? Или новосёлы? — поинтересовался он, вытирая ладони о холщёвую рубаху.
— Насовсем. Я Татьяна. Из Москвы. Дом бабушкин.
— Я Дмитрий Фёдорович. Напротив живу. Нужна помощь — стучите. У нас народ здесь добрый, не оставят.
— Спасибо. А может, сразу на чаёк? Новоселье справим. Заодно поболтаем.
Так и закрутилось. Они просидели на крылечке до темноты, потягивая чай с мёдом и малиновым вареньем, вспоминая былое. Оказалось, Дмитрий — вдовец. Сын его давно прописался в Питере, звонит раз в месяц, в гости не спешит. И так же, как Татьяна, он давно не чувствовал себя нужным.
С тех пор он стал приходить почти каждый день. Приволок брёвна, починил крыльцо, помог перекрыть крышу. Принёс дров для печи. А по вечерам они сидели у калитки, слушая, как трещат сверчки, и читали друг другу вслух Жуковского.
Жизнь Татьяны потихоньку наладилась. Она развела палисадник, посадила сирень, начала печь блины, на которые слетались все соседки. Наташа звонила часто, уговаривала вернуться, скучала. А Татьяна лишь смеялась в ответ: «Дочка, я тут не одна. Я дома. И впервые за много лет дышу полной грудью».
Так и сошлись две одинокие души. Среди скрипучих половиц, среди берёз и мяты у крыльца. Сошлись, чтобы доказать: жизнь можно начать в любом возрасте. И что даже в старых стенах способна поселиться новая радость.
