Жизнь под каблуком тирана
Сегодня в моем дневнике – тяжелая исповедь. Когда судьба загнала нас с женой в тупик, пришлось перебраться к её отцу в захолустный городок под Нижним Новгородом. Казалось бы, временная передышка, но уже через пару месяцев я осознал – ни за что не выдержу и года под одной крышей с этим человеком. Я чувствовал себя дворовым псом у злого хозяина, и теперь, даже если придется голодать, обратной дороги к тестю нет. Его ненависть убила во мне последнюю надежду на мир.
Родители жены разошлись давно. Её растил отец, Николай Петрович, а мать сбежала в новый брак и даже не вспоминала о дочери. Может, оттого тесть и ненавидел всех женщин без разбору. При первой встрече он показался мне просто угрюмым старикашкой, ворчуном, не более. Уважая его за то, что в одиночку поднял мою Марину, я пытался найти с ним общий язык. Тщетно.
Своего угла у нас не было. Снимали каморку в Нижнем, копили на квартиру, но тут Марина забеременела – все рухнуло. Денег не хватало, а роды уже на пороге. Скрипя сердцем, попросились к Николаю Петровичу. Уже через неделю я кусал локти, будто предчувствовал, в какой ад вляпался.
Не знал, что столько хлопот бывает в доме. Уборка, готовка, стирка – все свалилось на меня, словно я не будущий отец, а дворовый холуй. На девятом месяце жене было тяжело, но отдыхать ей не давали. Она таскалась на работу, чтобы хоть что-то заработать перед декретом, а дома ждал бесконечный список дел.
«Чего разлёгся, как барин?» – рычал Николай Петрович, если я осмеливался присесть. «Беременность – не хвороба! Никто за вас пахать не будет!»
И я, стиснув зубы, снова брался за швабру, драил полы, чистил печь, выметал углы, где не убирались годами. Тесть не знал пощады. Он придирался к каждой крошке, выдумывал новые задания, пока я не валился с ног. И делал это только, когда Марины не было дома. Я пытался задержаться на улице, но это не помогало.
«Я с завода пришёл, а ты где шлялся?» – орал он, если ужин не дымился на столе. «Полы в грязи, посуда немытая, а он гуляет!»
Его слова резали, как нож. Он унижал меня при каждом удобном случае, а я молчал, не желая тревожить Марину. Она и так надрывалась на двух подработках. Я надеялся, что тесть привыкнет, но его придирки росли, как снежный ком. То щи недосолены, то ложки плохо вымыты, то я не так заправил постель. Порой его претензии были так глупы, что я еле сдерживал смех. Пришлось мыть полы трижды в день, гладить не только нашу одежду, но и его брюки, будто я был его крепостным.
«На что я тебе сдался, если ты даже утюг в руки взять не можешь?» – вопил он. «Если моя дочь связалась с таким бестолочью, пусть разводится! Только дармоедов плодить!»
Живя с Николаем Петровичем, я понял, почему его жена сбежала, едва родив дочь. Вынести его было выше человеческих сил. Я даже начал уважать ту женщину – она продержалась несколько лет. Но однажды чаша переполнилась.
Я стоял на кухне, скоблил чугунок, когда тесть ввалился с очередной тирадой о том, как я «всё делаю не так». Его голос, полный ненависти, стал последней каплей. Я швырнул сковороду в раковину, вытер руки и, не проронив слова, пошёл собирать вещи. Лучше голодать, чем позволить этому извергу добить моё достоинство. Я думал не только о себе – нашему ребёнку не нужны эти скандалы.
«Валяй, куда глаза глядят!» – орал он мне вслед, осыпая отборным матом.
В этот момент вернулась Марина. Увидев моё состояние, она едва удержалась, чтобы не наброситься на отца. Я успел увести её, и на следующий день мы сняли крохотную каморку. С тех пор Марина не разговаривает с отцом. Николай Петрович слал ей гневные письма, обвиняя, что дочь «променяла родную кровь на какого-то прохвоста». После этого она разорвала с ним все связи.
До сих пор не понимаю, как у такого чудовища выросла добрая и сильная дочь. Может, он ожесточился от одиночества или зависти, но копаться в этом мне неинтересно. Мы больше не встречаемся, и я молюсь, чтобы так было всегда.
**Вывод:** Иногда родная кровь – худший яд. Лучше голодать в свободе, чем жить в сытости под сапогом тирана.
