Я не общался с отцом двенадцать лет. Недавно он прислал открытку с одним-единственным словом…
Двенадцать лет назад. Артёму было двадцать два. Только закончил юрфак.
Одно слово изменило всё. «Прости». Волшебное слово, будто ключ от заколдованного замка.
Прощение даёт второй шанс. Любовь — силу им воспользоваться.
Краска под ногтями не отмывалась. Артём тер руки мылом, словно пытался стереть память. Напрасно.
Вода была ледяной. Обжигающе холодной. Как в тот день — двенадцать лет назад.
Почтальон принёс открытку утром. Она лежала на столе, как бомба замедленного действия. Артём боялся даже прикоснуться.
Почерк отца. Знакомый. Чёткий, будто выводил приговор.
На обороте — одно-единственное слово. «Прости».
И всё. Больше — ничего.
Двенадцать лет назад. Артёму было двадцать два. Только получил диплом.
Отец сидел в кабинете. Просматривал документы. Поднял глаза, увидев сына.
«Завтра тебя ждёт Сергей Иванович, — сказал он. — В девять ровно».
Сергей Иванович. Партнёр отца. Известный адвокат.
«Пап, нам надо поговорить».
Отец отложил бумаги. Взглянул внимательно. Нахмурился — будто что-то почувствовал.
«Говори».
«Я не пойду к Сергею Ивановичу».
Пауза. Долгая. Тишина звенела в ушах.
«Не понимаю», — медленно произнёс отец.
«Я не хочу быть юристом».
Слова повисли в воздухе. Тяжёлые, как камни.
Отец встал из-за стола. Подошёл к окну. Повернулся спиной.
«А кем тогда?»
«Художником».
Отец обернулся. На лице — недоумение. Потом — злость.
«Художником? — переспросил. — Ты шутишь?»
«Нет. Я серьёзно».
Артём помнил каждое слово того разговора. Каждую интонацию.
«Пять лет учился на юриста, — ворчал отец. — Пять лет!»
«Я учился для тебя, — ответил Артём. — Не для себя».
«Для семьи! Для будущего!»
Отец ходил по кабинету. Руки за спиной. Лицо багровое, будто после пробежки.
«Художники голодают, — бормотал. — Умирают в нищете».
«Не все».
«Большинство. А ты — не исключение».
Артём достал из сумки папку. Рисунки. Свои работы.
«Посмотри», — сказал он.
Отец взял папку. Листал медленно. На лице — ни тени эмоций.
Артём ждал. Надеялся. Может, поймёт. Прочувствует.
«Хобби, — наконец произнёс отец. — Неплохое хобби».
«Это не хобби. Это моя жизнь».
Отец закрыл папку. Положил на стол, будто выбросил в мусор.
«Твоя жизнь — юриспруденция, — твёрдо сказал он. — Всё остальное — глупости».
Артём смотрел на открытку. Вертел в руках. Картон плотный, качественный.
На лицевой стороне — репродукция. Ван Гог. «Звёздная ночь».
Ирония? Или признание? Отец выбрал открытку с картиной, которая символизировала правду сына.
Или просто случайность?
Артём поставил открытку на полку. Рядом — фотография. Он с отцом на рыбалке.
Ему было десять. Отец — молодой, счастливый. Ещё не сломленный будущими разочарованиями.
Когда всё сломалось? Когда он стал таким жёстким?
После смерти мамы. Да, именно тогда. Артёму было четырнадцать.
Отец замкнулся. Ушёл в работу. Стал требовательным, будто пытался контролировать то, что неподвластно.
«Мама бы поняла, — сказал тогда Артём. — Она любила искусство».
Ошибка. Ужасная ошибка.
Отец побледнел. Сжал кулаки.
«Не смей! — крикнул. — Не смей её вспоминать!»
«Но это правда!»
«Правда в том, что ты — эгоист! Думаешь только о себе!»
Ту ссору не забыть. Она длилась два часа. Крики. Обвинения. Слова, как ножи.
«Ты — разочарование, — сказал отец. — Одно сплошное разочарование».
«А ты — деспот, — ответил Артём. — Не отец, а деспот».
Отец подошёл к двери. Распахнул её.
«Убирайся, — тихо сказал. — И не возвращайся».
«Пап…»
«Убирайся! Немедленно!»
Артём собрал вещи. Руки дрожали. В груди — пустота, будто кто-то вырвал сердце.
Отец стоял в коридоре. Смотрел в стену. Даже не проводил взглядом.
«Пап…», — попробовал ещё раз Артём.
Молчание. Ни звука. Только тишина. Будто статуя.
Артём вышел. Дверь хлопнула за спиной. Навсегда.
С тех пор они не говорили. Двенадцать лет.
Артём взял телефон. Набрал номер отца. Палец замер над кнопкой вызова. Что сказать? «Привет»? После двенадцати лет полного молчания?
Он отложил телефон. Подошёл к мольберту. Снял ткань.
Холст почти готов. Портрет отца. Вспоминал черты по памяти. Писал целый год.
Лицо — сдержанное, но глаза — печальные. Одинокие, как у мальчика, который потерялся.
Таким Артём его и запомнил. Не злым. Не жестоким. А растерянным.
Он взял кисть. Добавил немного тени вокруг глаз. Прорисовал морщины. Время не щадит никого.
Интересно, как он выглядит теперь? Наверное, поседел. Может, сутулится.
Ему уже шестьдесят восемь. Возраст, когда хочется оглянуться и подвести итоги. Пожалеть о сделанном. И о том, на что не хватило смелости.
Вечером Артём зашёл к Ольге. Жена сидела в кресле, красила ногти, словно выполняла сложную операцию.
«Пришла открытка», — сказал он.
«От кого?» — не отрывая взгляда.
«От отца».
Ольга замерла. Рука с кисточкой остановилась в воздухе.
«Что написал?»
«Прости».
Она посмотрела на мужа. В её глазах — тёплая грусть.
«И что теперь?»
«Не знаю…»
Ольга поставила лак, подошла к Артёму. Обняла. Молча. Как броней от боли.
«Он стареет, — тихо сказала. — Начинает понимать, что натворил».
