Последняя встреча в осеннем парке
Мы вновь собрались в том самом Сокольническом парке, где двадцать лет назад всё началось, будто бы вынесенное ветромосенником, который, казалось, листает страницы чужих судеб.
Андрей шёл по аллее, обсаженной желтыми фонариками, а в кармане его пальто лежал смятый билет на поезд, отправляющийся тем же вечером. Уезжал он навсегда, и эта прогулка стала его безмолвным прощанием с Москвой, где прошли его лето и первая юность.
А на их скромной скамейке той, где уголок сиденья отваливается, а на спинке выгравированы загадочные инициалы «М.+В.» сидела она. Закутанная в бежевый плащ, она смотрела на пруд, где утки толкались к берегу, прося хлеб у редких прохожих.
Андрей остановился, и в груди его прозвучало то самое старое, забытое движение не стук, а лёгкое качание, как маятник, отмеряющее время назад. Он бы узнал её среди тысяч, но не по внешности, а по наклону головы, по тому, как она держала сцеплённые на коленях руки.
Злата? произнёс он, голос его задрожал, будто бы отдавший голос давно забытый.
Она повернулась не сразу, а будто ждала его зов. Серозелёные глаза раскрылись.
Андрей? Боже Андрей.
Он подсел рядом, оставив между ними пространство, в которое легко бы поместилось два десятка лет. Пахло моклой листвой, лёгким дымом и дорогими духами уже не теми сладкими, дерзкими ароматами юности.
Что ты здесь делаешь? спросили они почти хором, и раздался неловкий смех.
Оказалось, что она просто вышла прогуляться после лекций в МГУ, а он прощался.
Наступила пауза, одновременно уютная и тяжёлая.
Помнишь, вдруг начала она, глядя в воду, как мы впервые встретились? Ты мчался на скейте и чуть не сбил меня.
Я не «чуть», а действительно сбил, улыбнулся Андрей. Ты упала в лужу, а я вместо извинения начал упрекать, что ты сломала мой скейт.
А я плакала не изза порванных колготок, а потому что ты так груб, Злата покачала головой, и в уголках её глаз заиграли морщинкилучики, красивее любого ювелирного украшения. А потом ты пришёл на следующий день с коробкой конфет «Белочка».
И мы просидели на этой скамье до темноты, тихо добавил он.
Тогда память, как старый кинопроектор, включилась, бросая на экран яркие, слегка выцветшие кадры. Молодые, веселые: они жарят на костре сосиски с друзьями, а Злата, покрытая сажей, кормит его из вилки, а он притворяется, что кусает за палец. Они бегут под ливнем после премьеры фильма, промокшие до нитки, и визжат от радости. Андрей дарит ей на день рождения серебряное кольцо с крошечным сапфиром, отдав за него все летние заработки, и она плачет, прижимая ладонь к губам.
Сейчас они вспоминают всё это, и слова льются легко, словно не скрывались они под слоем быта, разочарований и взрослой жизни.
А помнишь, как поссорились изза выбора вуза? спросила Злата. Ты хотел в СанктПетербург, а я не могла уехать изза мамы.
Я был дураком, прошептал Андрей. Говаривал, что если любишь, то полетишь хоть до края света.
А я отвечала, что если любишь, то поймёшь, вздохнула она. Мы были молоды и уверены, что любовь сила, способная всё решить. А она оказалась хрупкой, как первый лёд на пруду.
Ветер с клена сбросил очередную порцию листьев, и они закружились в медленном прощальном вальсе.
Всё у тебя в порядке? спросил он, уже зная ответ. Хорошо не про их жизнь. У неё семья, работа, у него собственная компания в другом городе, свои хлопоты. Всё было «нормально», но не «хорошо» в том смысле, который вкладывали двое двадцатилетних на этой скамье.
Да, ответила она, и в её глазах отразилось то же самое. Всё хорошо.
Он достал из кармана тот самый билет, сжал его в ладони, как последнюю связь с этим городом, парком, ею.
Знаешь, сказал он, вытягивая руку, я до сих пор помню аромат твоих волос. Не духи, а просто волосы, пропитанные яблочным шампунем и солнечным светом.
Злата взглянула на него, и глаза её блеснули.
А я помню, как ты свистел. У тебя был особый свист на два пальца, и я летала к балкону, как безумная.
Он попытался сейчас свистнуть, но вышло тихо и нерешительно. Навык исчез. Они снова улыбнулись, но уже с лёгкой, пронзительной грустью.
Пришло время уходить. Они встали со скамьи одновременно, будто по старой привычке.
Пока, Андрей, сказала она.
Пока, Злата.
Объятья и поцелуи не случились. Они разошлись в разные концы аллеи, как двадцать лет назад, когда ещё верили, что увидятся завтра. А теперь навсегда.
Андрей дошёл до выхода из парка, обернулся. Злата уже исчезла в сумерках, её силуэт растворялся в ночи. Он вынул билет, посмотрел на размытые цифры и буквы, затем медленно, без спешки, разорвал его на несколько кусочков и бросил в урну.
Он не уходил с этим грузом. Он оставил его там, где ему было место. А сам пошёл вперёд, навстречу холодному вечернему воздуху, унося лишь сладкий, отдалённый запах яблочного шампуня.
Выйдя за ограду парка, городской шум обрушился на него гул машин, резкие гудки, спешащие шаги. Пахло бензином и шаурмой из ларька у угла. Андрей застёгнул пальто и без цели свернул к вокзалу, хотя поезд уже не ждал.
Он шёл по знакомым улицам, и каждый уголок стал страницей той книги, что они когдато писали вместе. Кинотеатр «Родина», где они целовались, укрываясь от внезапного дождя. Кофейня, где Злата впервые попробовала турецкий кофе и сказала: «На вкус как горькая земля». Теперь там вывеска крупного банка.
Мысль вернуться, найти её, сказать Что? Что все эти годы он искал её отражение в лицах незнакомых женщин? Что ни один успех не пахнет так сладко, как её шампунь? Это было бы безумием. Они стали взрослыми людьми с обязательствами, расписаниями, биографиями, не предназначенными друг другу.
Тем временем Злата села на другую скамейку, пройдя лишь немного дальше. Она наблюдала, как ветер гонит по воде последние пожелтевшие листья, и размышляла, как странно устроена жизнь. Два десятилетия целая жизнь, построенная с другим человеком, воспитанный сын, защита диссертации, привычный уклад и всё это может исчезнуть за десять минут случайного разговора.
Она вспомнила, как он смотрел на неё тем же прямым, немного испытуемым взглядом, от которого её когдато перехватывало дыхание. Взглядом, который видел не уважаемого доцента, а ту самую девчонку со скейтом, промокшую до нитки и безумно счастливую.
Внезапно её охватило острое, почти физическое желание встать, броситься, догнать его. Спросить: «А если?», но ноги её не слушались. Они привыкли к размеренности, к предсказуемости. Дорога домой вела к мужу, который, вероятно, уже волновался, почему она задержалась.
Собрав мысли, Злата встала и пошла к своему институту, где стояла машина. Она шла, не оборачиваясь на пруд, на скамейку, на призраки их юности.
Тем временем Андрей дошёл до вокзала. Огромное расписание на табло сверкало названиями городов, где его никто не ждал. Он подошёл к кассе.
Куда вам? спросила кассирша уставшим голосом.
Андрей посмотрел на неё, затем на свои руки, которые полчаса назад сжимали билет в никуда.
Никуда, тихо сказал он. Я уже приехал.
Он развернулся и ушёл от вокзала. Не знал, что будет завтра. Может, найдёт работу, может снимет крошечную квартирку с видом на парк, а может просто проведёт ещё несколько дней, вдыхая осенний воздух.
Он больше не искал встречи с ней. Та встреча уже произошла, встряхнула его, заставила вспомнить, кто он есть под слоем лет и деловых соглашений.
Впервые за долгие годы ему некуда было спешить. Он был просто Андреем, который когдато любил Злату. И этого, странно, было достаточно. Прошлое нельзя вернуть, но от него можно перестать бежать. В этой остановке была горькая, но целительная свобода.
Он шёл по пустынным вечерним улицам, и город уже не был музеем его утрат. Фонари зажигались не как гирлянды прошлого, а просто освещали путь вперёд. В душе возникло лёгкое опустошение, будто освободилось место для чегото нового. Прошлое, наконец, отпустило его не грохотом захлопнувшей двери, а тихим, похожим на облегчение, вздохом. И в этой тишине начиналось его собственное, настоящее.
