«Мы решили лишить детей наследства. Пусть это станет для них горьким, но необходимым уроком»
Мы с Татьяной всегда стремились быть не просто родителями, а опорой и поддержкой. Не диктаторами, не проповедниками, а людьми, которым можно доверять. Растили сына и дочь в тепле и гармонии. Дом наш был наполнен доверием: мы не копались в их телефонах, не следили за каждым шагом, не орали, не унижали. Любые проблемы решали за общим столом — спокойно, без скандалов. Я думал, что так и должно быть — с уважением. Но теперь вижу: нашу доброту они приняли не за мудрость, а за слабость.
Может, стоило быть жёстче? Бдительнее? Но разве можно подозревать родных? Любовь ослепляет, и правду замечаешь слишком поздно. Мы не видели, как наши дети превращались в чёрствых, равнодушных, корыстных. Не хотели верить. И напрасно.
Однажды я прилёг с температурой. Наша дочь не знала, что я дома. Ей было семнадцать. Она пришла с подругой и сразу направилась на кухню. Достала бутылку вина, и их разговор врезался мне в память навсегда.
Сначала — пустые девичьи болтовня. А потом:
— Мы с братом опять стащили из отцовского кошелька. Даже не хватился. Ну тупые же! Ничего не замечают…
В груди будто ледяной кол вонзили. Моя дочь, которая недавно ласково звала меня «пап», теперь говорила обо мне с презрением. Хамила, смеялась, издевалась надо мной и Татьяной. И я осознал: это не случайные слова. Это правда, которую мы упорно не замечали.
Я вошёл на кухню. Подруга замолчала сразу, а дочь обернулась только на мои шаги. Лицо её побелело, в глазах — испуг воришки. Мы не сказали ни слова, просто встретились взглядами. Я молча взял воду из холодильника и ушёл.
Вечером я сменил замок в спальне. Когда Татьяна вернулась, рассказал ей всё, смягчая, как мог. Она плакала. Призналась, что давно чувствовала, как дети отдаляются, но надеялась — возрастное, перерастут.
Они быстро сообразили, что случилось. Начали играть в любящих: «мамочка», «папочка», забота, ласка. Но мы больше не верили. Через пару месяцев маски отпали: холодность, безразличие, закрытые двери. Притворяться перестали.
Когда сыну исполнилось восемнадцать, мы с Татьяной продали просторную квартиру, купили детям двушку — но оставили её на себя. А себе взяли недостроенный дом в Подмосковье, за год довели до ума. Начали жить для себя. А дети… забыли нас.
Ни звонков, ни визитов. Только когда деньги нужны: «Помогите!» Вот и всё. Мы поняли — в них нет тепла. Только расчёт.
И тогда мы решили: завещание перепишем. Дом, земля, счёт — всё достанется благотворительному фонду. Пусть поможет тем, кто ценит добро, а не тем, кто считает его обязанностью.
Может, когда-нибудь они поймут. Поймут, что родители — не дойная корова. Что доверие — не глупость. Что любить — не значит терпеть предательство.
А пока — мы живём. Тихо. С чистой совестью. Зная, что поступили правильно.
