Анна случайно увидела его в подземном переходе возле вокзала в Екатеринбурге, где воздух пах дешёвым фастфудом, талым снегом и спешкой. Он стоял, опираясь на облупившуюся плитку, с гитарой в потёртом чехле, и пел. Тихо, не для прохожих, но так, что голос цеплялся за душу. Без страха быть забытым, словно уже ничего не терял. Пел в пустоту, но его песня вплеталась в гул толпы и находила её. И она узнала его сразу.
Тот самый голос из прошлого.
Тот, что когда-то заставлял сердце колотиться, ночи казаться короче, а надежды — яркими, как огни ночного города. Голос, который она годами глушила в себе, но он всё равно жил где-то в глубине, в том углу памяти, где всё звучит слишком чётко и слишком больно.
Игорь.
На нём была та же чёрная кожанка — потрёпанная, будто повидавшая все его дороги. Волосы длиннее, лицо грубее, но в глазах — всё та же искра, будто он вечно между двумя станциями, вечно в движении. Она застыла. Достала кошелёк, нащупала мелочь, бросила в раскрытый футляр. Монеты звякнули, будто отголосок их старого смеха.
Он не сразу поднял взгляд. А когда поднял — даже не удивился. Кивнул, будто вчера ещё пили чай на её кухне, будто между ними не легли годы молчания.
— Привет, — сказал он тихо. — Ты не изменилась.
Она усмехнулась:
— А ты — совсем другой.
— Жизнь, — он развёл руками, и в этом жесте была вся его биография. — Кому-то она даёт дом, кому-то — только песни.
— А тебе что?
— Вокзалы. Да десяток песен, которые никому не нужны.
Он улыбнулся, но в его взгляде не было того задора, что когда-то сбивал её с ног. В мелодии, которую он допевал, слышались поезда, разлуки и невозможность вернуться.
— Всё ещё поёшь? — спросила она, хотя ответ знала заранее.
— Теперь только пою, — ответил он, и в голосе была лёгкость, которой раньше не было. — Это честнее. Никто не ждёт, что я стану кем-то ещё.
— И тебе хватает?
— Сейчас — да. Раньше бежал за чем-то большим. Теперь просто живу.
Они замолчали. Мимо шли люди, город гудел, не зная, что когда-то они были связаны тонкой нитью. Что она ждала его у подъезда, писала сообщения, на которые он не отвечал, звонила в пустоту. Что он исчез без слов, будто её и не существовало.
— Я тогда не мог иначе, — вдруг сказал он, глядя мимо. — Не оправдываюсь. Просто… был пустым. Разбитым.
— А теперь?
Он провёл пальцем по струнам, и они отозвались тихим звоном, как далёкое эхо.
— Теперь хоть пою. И не бегу. Уже что-то, да?
Она кивнула. Осторожно. Внутри что-то дрогнуло — не боль, не злость, а что-то тихое, почти невесомое. Будто старый радиоприёмник поймал знакомую песню, но уже без той тоски.
— Мне пора, — сказала она. — Ждут.
Он не стал удерживать. Только спросил, почти шёпотом:
— Может, кофе? Просто так. Без лишних слов.
Она посмотрела на него, на гитару, на глаза, в которых всё ещё бродили дороги. Он всегда был таким — рядом, но где-то далеко.
— Не сегодня, Игорь, — ответила она. — Спасибо. Я больше не пью «просто кофе». Оно всегда превращается во что-то большее.
И пошла. Шаг за шагом, твёрже. Не оглядываясь. Будто оставляла позади не его, а ту себя, что годами ждала у окна.
Впереди — метро, работа, вечер с сериалом. Жизнь, которая не замирает. Которая идёт вперёд, без оглядки.
Иногда люди возвращаются. Не чтобы остаться. А чтобы напомнить: ты уже ушла. И это было правильно.
Она ушла. И впервые за долгое время вздохнула свободно.
