Ты просто удобный. Пока нужен — терпят, а нет — выбросят.
Максим подъехал к дому тещи, чтобы забрать жену после очередной «размолвки». Припарковался у серого пятиэтажного дома, поправил пиджак и направился к подъезду. Уже почти дошёл до двери, когда заметил чей-то силуэт у окна на первом этаже. Сердце дрогнуло.
— Мама? Ты чего тут делаешь? — растерялся он, узнав свою мать.
— Тише, — шёпотом остановила его Татьяна Ивановна. — Подойди сюда.
— В чём дело? — нахмурился Максим.
— Просто послушай, — показала она на приоткрытое окно.
Из квартиры доносились голоса — его жена Варя и её мать говорили громко, не скрываясь.
— Мам, вот это спектакль! Ты бы видела их рожи, когда я закатила истерику. «Я виновата, не уследила!» — Варя рассмеялась. — А этот мой Максик — просто золото: кидается на помощь, как верный пёс. Даже в больницу повёз. Я знала, что подкину ему «беременность» — он сразу женится.
— Варя, это же грязно, — неуверенно возразила мать.
— Ты ничего не понимаешь! Главное — вытянуть из него квартиру. У них же трёшка в центре. Я уже намекнула, что надо съехаться, раз «ребёночек» будет. А потом стариков потихоньку подвинем. Максим проглотит — он же не из тех, кто скандалит. Его можно тихонько вести, куда нужно.
Максим стоял, будто его ударили под дых. Каждое слово впивалось, как нож. Рядом мать сжала его руку.
— Ты слышал? — прошептала она.
Он кивнул. Лицо побелело, как снег.
— Пошли.
Поднялись в квартиру. Максим резко нажал на звонок. Дверь открыла Варя, сияющая — видно, ещё не отошла от своего триумфа.
— Родной! Ты так рано? — фальшиво улыбнулась она.
— Вещи соберёшь сама. Завтра я подам на развод, — спокойно сказал Максим.
— Что?! Ты с ума сошёл? Почему?
— Потому что услышал всё. Про «беременность», про квартиру, про то, какой я удобный дурак. Спасибо, что раскрылась.
Варя попыталась что-то вымолвить, но слова застряли.
Татьяна Ивановна лишь бросила в сторону бывшей невестки:
— А я-то себя корила — думала, не смогла тебя принять. А оказывается, сердце матери не обманешь. Просто не хотела верить.
Они ушли. Максим не оглядывался. В груди стало легче — будто сбросил тяжёлый камень. Шёл молча, а мать крепко держала его руку. Никаких слов не нужно — её молчание говорило больше любых утешений.
Иногда боль — это цена свободы. Зато теперь он знал правду.
