Белый снег кружился за окнами, в домах горели огни, и люди, обнявшись, готовились встречать Новый год. А он стоял на крыльце в старой куртке и домашних тапочках, с рюкзаком, брошенным в сугроб, и не понимал, как так вышло. Лишь колючий ветер и снег, хлеставший по щекам, напоминали: это не сон.
— Убирайся! Чтоб твоих глаз я больше не видел! — рявкнул отец, и дверь захлопнулась с грохотом.
А мать? Она стояла в сторонке, сжавшись, глядя в пол. Ни слова. Ни жеста. Только губы закусила и отвернулась. Это молчание прозвучало громче любых криков.
Иван Морозов сошёл со ступенек. Снег тут же насквозь промочил тапки. Он шёл, не выбирая пути. В окнах смеялись, дарили подарки, поднимали бокалы. А он — лишний — тонул в белой пустоте.
Первые дни ночевал, где придётся: на вокзале, в подъездах, в брошенном гараже. Всюду его гнали. Ел, что находил в помойках. Однажды стащил булку — не из жадности, от безысходности.
Как-то раз старик с палкой нашёл его в подвале. Бросил: «Держись. Люди — сволочи, но ты не уподобляйся». И оставил банку тушёнки.
Иван запомнил это навсегда.
Потом заболел. Температура, кашель, бред. Уже почти замерзал, когда его откопала из сугроба Мария Семёновна — соцработница. Обняла, прошептала: «Тихо. Теперь ты не один».
Попал в детдом. Там было тепло, пахло гречневой кашей и чем-то похожим на надежду. Мария Семёновна приходила, приносила книги. Учила его верить: «Ты имеешь право, даже если у тебя ничего нет».
Он читал. Впитывал. Клялся, что когда-нибудь поможет таким же, как он.
Сдал ЕГЭ. Поступил в институт. Днём учился, ночью мыл полы в магазине. Не ныл. Не сдался. Стал адвокатом. И теперь защищал тех, у кого не было ни дома, ни голоса, ни прав.
А потом, много лет спустя, в его кабинет вошли двое — сгорбленный мужик и женщина с седыми волосами. Узнал их сразу. Отец и мать. Те, что когда-то вытолкали его в морозную ночь.
— Ваня… прости… — прохрипел отец.
Он молчал. Ни злости, ни обиды — только пустота.
— Простить можно. Но назад дороги нет. Я для вас тогда умер. И вы для меня.
Распахнул дверь.
— Уходите. И не приходите больше.
А сам вернулся к бумагам. К новому делу. К мальчишке, которого надо было вытащить из беды.
Потому что он знал, каково это — стоять босым на снегу. И знал, как важно, чтобы кто-то в этот миг сказал: «Я с тобой».
Сегодня понял: добро не прощает. Оно просто не даёт тебе стать таким же, как те, кто сломал твою жизнь.
