Людмила Петровна открыла глаза от янтарного света, струившегося сквозь занавески. Утро было непривычно тихим — ни детского топота, ни трескотни телефона с привычным «мам, ты ведь свободна сегодня?». Она лениво потянулась, уставилась в потолок и поняла: сегодня ей не нужно никуда спешить, ни перед кем извиняться, ни о ком заботиться.
Поднялась, босая прошлепала на кухню. Насыпала в турку ароматного кофе, щелкнула конфоркой. В воздухе витал запах… чего? Не каши, не подгузников — свободы. На стуле валялась потрёпанная тетрадь — та самая, куда она когда-то записывала сюжеты для повестей. Когда-то Людмила мечтала стать литератором, но жизнь распорядилась иначе: школа, замужество, рождение Алёнки, развод, ипотека, бесконечная рутина. А теперь — внук.
Костя появился в её жизни так же внезапно, как и взросление Алёны. Вчерашняя студентка, грызущая гранит науки, однажды позвонила и, запинаясь, выдавила:
— Мам… Я беременна. Мы с Димой решили оставить.
Людмила молча опустилась на табурет, крепче сжала трубку и лишь хрипло прошептала:
— Ясно.
С тех пор её жизнь превратилась в карусель: Алёна с Димой доучивались, а внук оставался на ней. Бесконечные пелёнки, манная каша с комочками, ночи без сна. Молодые родители разводили руками:
— Ну мам, ты же сама хотела внуков! Вот и нянчись.
Она терпела. Не жаловалась. Но с каждым днём чувствовала, как её собственные годы утекают сквозь пальцы, как песок. Она просыпалась не с мечтами о книгах или прогулках по парку, а со списком дел для Кости.
А сегодня — хватит.
Тем временем на другом конце Москвы Алёна впопыхах собиралась. Под глазами — фиолетовые тени. На бедре — хнычущий Костя. В одной руке — сумка с подгузниками, в другой — ноутбук. Дима у окна набирал сообщение преподавателю, выпрашивая консультацию.
— Алёна, успеешь закинуть его к твоей маме? — бросал он, натягивая куртку.
— Успею… — сквозь зубы бурчала она. — Как всегда, всё на мне. А ты будто непричастен.
Выскочили из квартиры. Ребёнок ревел. В автобусе закатил сцену. В висках Алёны стучало: только бы успеть, только бы мама открыла…
Постучали в знакомую дверь. Тишина. Шаги. Дверь открылась. На пороге стояла Людмила Петровна — с чашкой дымящегося кофе, в растянутом халате, с небрежной гулькой на голове. Но во взгляде светилось нечто, чего Алёна давно не видела — твёрдость.
— Привет, мам. Мы ненадолго, до вечера. Завтра последний экзамен — потом сами справимся, — начала Алёна, заранее заискивая.
Людмила сделала медленный глоток. И чётко произнесла:
— Нет.
— Чего? — Алёна замерла.
— Сегодня не возьму. И завтра тоже. Я устала. Я больше не могу. И главное — я не хочу быть вашей вечно обязанной нянькой.
Дима попытался встрять:
— Людмила Петровна, ну мы же…
— А у меня времени вагон? — её голос стал ледяным. — Я тоже человек. Я хочу писать. Хочу просто жить. Мне не семьдесят, и я не намерена хоронить себя под грудой ваших долгов.
— Вот как? — Алёна горько усмехнулась. — Мы тебе обуза.
— Вы — моя семья. Но семья — это про уважение. Не когда тебе звонят в десять вечера и сообщают, что завтра с утра ты опять на посту. Не когда за твоей спиной решают, что ты «всё равно без дела сидишь».
Повисло молчание. Даже Костя притих. Наконец, Алёна холодно бросила:
— Ладно. Уходим. Но, мама, когда тебе понадобится помощь…
— Обязательно вспомню, — кивнула Людмила. — Только я попрошу. А не объявлю ультиматум.
Они ушли. Без хлопка дверью. Людмила вернулась на кухню. Села. Открыла тетрадь.
Рука дрожала — от освобождения. Впервые за десятилетия она сделала выбор в свою пользу. Стала выводить буквы. С каждой строкой дышать становилось легче, а мир — безграничнее.
В тот день она впервые за много лет почувствовала, что принадлежит себе. И это стоило всех зол мира.
